Рабочий против завода. Металлург требует пять миллионов рублей за отрезанную ногу

Металлург из Каменска-Уральского Сергей Некрестов требует с владельцев завода ОЦМ пять миллионов рублей за потерю ноги, ее ампутировали после несчастного случая на производстве. Проверка специальной комиссии показала: на предприятии нарушены правила техники безопасности при организации рабочего процесса. То есть в случившемся есть вина руководства. Рабочий и начальство завода так и не договорились по поводу суммы компенсации за искалеченную ногу. И Сергей обратился в суд. Мы попытались разобраться в том, почему в мирное время на успешном современном предприятии человек стал инвалидом. И сколько миллионов стоит потерянная нога.

Наконец стал зарабатывать нормально. 45 тысяч

Мы разговариваем с Сергеем в крохотной служебной комнате общежития, он живет тут с женой Татьяной и двухлетним сыном. Это жилье дали его супруге от городской больницы, она работает там акушеркой.

Семь лет назад Сергей вместе с семьей приехал на Урал из Донбасса, спасаясь от войны, бомбежек и обстрела. Приехали в Каменск-Уральский, тут живут их родственники — тетя Татьяны, преподаватель музыки.

Вышли на работу, Татьяна — в городскую больницу. Сергею было гораздо тяжелее с трудоустройством, его трудовая книжка была уничтожена после авиаобстрела шахты под Донецком, где он работал. В итоге документов, подтверждающих его разряд и стаж работы, у него не осталось. В службе занятости предложили работу в ЖКО сантехником. После он восстановил квалификационные бумаги и устроился сварщиком арматурных сеток в ближайшем поселке Колчедан. Через пять лет родился сын.

Год назад Сергей устроился на Каменск-Уральский завод обработки цветных металлов. Крупное уральское предприятие с красивой историей, которая началась еще в конце XIX века с латунного производства во Владимирской губернии. В 1942-м году производство эвакуировали на Урал. После войны предприятие числилось в передовиках российской цветной металлургии: внедряли, наращивали, повышали…

В двухтысячные годы основным владельцем предприятия был известный олигарх Виктор Вексельберг. Его группе компаний «Ренова» принадлежали основные активы. Предприятие поставляло продукцию на экспорт в США и Китай, участвовало в проекте Сколково, наладило выпуск латунной проволоки собственной брендовой марки для станков, которая востребована на отечественном и зарубежном рынках. В 2020 году Вексельберг продал активы.

Для Сергея новая работа стала ростом в его рабочей карьере. Зарплаты здесь были гораздо выше, чем на его прежнем месте. Там он зарабатывал по 14–16 тысяч в месяц. Здесь же как ученик получал 25 тысяч. Потом сдал на разряд, ему предложили пойти на другой участок проката, более сложный и опасный.

— Тут наконец я стал зарабатывать нормальные деньги: 30–35 тысяч, последний раз перед ЧП получил зарплату в 45 тысяч рублей, а если бы сдал на пятый разряд, получал бы 55–60 тысяч. С такой зарплатой мы уже могли оформить ипотеку, купить свою квартиру. Но не успели, — говорит Сергей.

На новом участке он должен был заправлять в специальное устройство, барабан, раскаленную металлическую болванку. Брал ее клещами. Вес болванки — 50 килограммов, она в виде конуса, диаметр — около 20 сантиметров. Пройдя круг по аппарату, болванка возвращалась обратно, Сергей принимал, ловил, обрезал специальными ножницами и снова пускал по линии уже на другие участки, к другим аппаратам, так постепенно болванка превращалась в проволоку.

Сергей рассказывает:

— Иногда смотрел из интереса в интернете фотографии прокатных станов на разных производствах, удивлялся, как там всё суперсовременно. У нас в цеху такого не было, всё делали вручную, поднимали 50-килограммовые болванки. Работал у немецкого станка. Он был 1912 года выпуска. Видимо, его еще при эвакуации привезли на Урал в Великую Отечественную войну.

— Не знаю почему. Одна из стен цеха сверху была разобрана почти на треть, просто не было кирпичей, сразу улица. Жена переживала, когда были морозы: «Вы там не мерзнете?» Но нам выдавали теплую одежду, к тому же работали с горячим металлом, так что было тепло.

Несчастье у Сергея случилось прямо в его профессиональный праздник, в День металлурга, 16 июля. Во время дневной смены рабочий не смог отправить заготовку в валки клети сразу, металл почему-то застрял в щели (правильно это называется — проводка). Прокатчик попытался вытащить клещами заготовку, она уже начинала остывать. Но в этот момент валки очень резко захватили болванку, ударив раскаленным концом по ноге. От боли его отшатнуло как раз в сторону другой выводной трубки, из которой через две-три секунды вылетела та самая заготовка, уже прошедшая по обводному аппарату. Раскаленный кусок металла весом в 50 килограммов попал Сергею в ногу, в бедро. Всё произошло буквально за несколько секунд.

— Боль жуткая, но сознания не потерял, упал, ко мне подскочили, понесли в медпункт, — вспоминает Сергей. — Там поставили обезболивающий укол.

Скорая приехала примерно минут через 50. Но никаких нарушений со стороны больницы не было, врачей вызвали не сразу. Жена Сергея как медик выяснила, что в скорую с завода позвонили лишь через 45 минут после несчастного случая. Татьяна узнала о беде лишь в десять вечера, когда к ней домой пришли ребята со смены мужа.

— Такие же, как он, работяги, переживали, успокаивали меня, чтобы не волновалась, говорили, что уже всё хорошо, прооперировали, — вспоминает Татьяна. — Я кинулась в больницу, нашла врача. Он рассказал мне, что ногу пришлось ампутировать, начиная с бедра. «Понимаете, — объяснял мне врач, — у нас просто не было времени, чтобы спасать ногу». Сережу привезли в состоянии геморрагического шока. Приезжала медицина катастроф, по видеосвязи связывались с сосудистыми хирургами из Екатеринбурга и приняли решение ампутировать, чтобы не развилась гангрена.

На следующий день Татьяна обратилась к юристу, опасаясь, что расследование будет необъективным, и виноватым окажется муж. Несчастный случай расследовала комиссия: из Екатеринбурга приехали специалисты инспекции по охране труда, Фонда социального страхования.

В итоге эксперты сделали заключение, что причина несчастного случая: «неудовлетворительная организация производства работ, необеспечение безопасности осуществляемых производственных процессов при выполнении работ при обработке металлов. Конструкция оборудования и осуществляемый производственный процесс (...) не исключает непосредственного контакта работников с исходными материалами, заготовками, полуфабрикатами».

Кроме того, комиссия отметила: «недостаточный контроль за безопасностью технологического процесса». А еще на этот опасный участок Сергея с его третьим разрядом прокатчика имели право допускать лишь в качестве ученика, под присмотром опытного сотрудника. Но он работал самостоятельно, никто его не контролировал.

Хотя, по мнению руководства (оно отражено в акте), Сергей сам нарушил правила: он вышел из безопасной зоны, где его ударило во второй раз болванкой. При этом рабочий говорит, что от боли он не мог контролировать этот момент, его за секунду откинуло после первого удара в ту самую зону перед аппаратом, откуда вылетел раскаленный металл. Никакого ограждения не было. Рабочий пятачок, на котором работал Сергей, был совсем маленький.

— С завода мне позвонили в первый же день после случившегося, — рассказывает Татьяна. — Узнав, что мы обратились к юристу, заметили: «Вы не с того начинаете, лучше по-хорошему, без юристов, обязуемся провести все выплаты». Якобы иначе после суда можно остаться с копеечной компенсацией. Когда мужа выписали из больницы, мы еще раз встретились с заводским начальством. Общались вежливо, корректно. Спросили, какой компенсации мы хотим. Мы ответили: «Пять миллионов». Объяснили: часть из них пойдет на покупку жилья, потому что об ипотеке в ближайшие годы можно забыть. Обещали подумать. Потом предложили свои условия: миллион компенсации, плюс 500 тысяч на протез, пообещав в течение года-двух (пока не сделают протез) доплачивать к больничному (больничные выплаты у Сергея — 14 700 рублей, учитывая доход за предыдущее время. — Прим. ред.).

Первые месяцы от предприятия приходили выплаты плюсом к больничному. Кроме того, завод обещал не бросать покалеченного сотрудника, найти ему после протезирования рабочее место на складе или на каком-нибудь другом участке, где можно работать на протезе. Но Сергей уже не хотел возвращаться на завод. Говорит, никаких рабочих перспектив он для себя уже не видит. Как и перспектив по зарплате.

— К тому же понял, что психологически не хочу возвращаться на завод после того, что случилось, — говорит он.

Сергей обратился в суд с иском к заводу, рабочий требует пять миллионов рублей за потерянную ногу. Процесс продолжается уже несколько месяцев.

Ставить протез можно будет минимум через полтора года после ампутации, когда сформируется рубец. Пока Некрестовы живут на зарплату жены и больничный Сергея в 14 тысяч. Соседи и подруга помогают им с сыном, на костылях справляться с шустрым трехлетним парнишкой сейчас тяжело. Тем более что в садик он пока не ходит: часто болеет.

— В 2014 году наша жизнь, когда мы переехали сюда, началась с нуля. Мы прошли длинный и непростой путь уже в Каменске: получение гражданства, устройство на работу, рождение ребенка, которого мы так ждали девять лет... Сейчас для нас жизнь начинается опять с нуля, но уже с ребенком. Это, конечно, счастье… Но сердце всё равно не на месте, потому что сейчас мы несем ответственность не только за себя, — говорит Татьяна.

По специальности Сергей — каменщик-арматурщик. Всегда был рабочим человеком, работал на стройках, был и сварщиком, и монтажником. Но эти рабочие специальности он потерял вместе с ногой.

— Вот говорят, от судьбы не уйдешь. Мы выжили при бомбежках и обстрелах, целыми добрались до российской границы, а ногу потерял на мирном Урале, далеком от всех войн и разных мировых конфликтов. Но есть у меня одна задумка по поводу будущего. Сейчас прохожу курсы маникюрного дела. Купили специальный станок. Пока учусь… Но я обязательно найду себя.

«Мы приговорены к нищете»

Наш собеседник Юрий Крупнов, председатель наблюдательного совета Института демографии, миграции и регионального развития, считает, этот несчастный случай на уральском заводе нужно смотреть в системе общей проблемы. По его мнению, это один из штрихов катастрофической ситуации, которая сложилась в промышленности за тридцать лет, после развала Советского Союза.

— На каждом производстве в советское время был фонд социалистического накопления, жилищный фонд, фонд модернизации предприятия, — говорит Юрий Крупнов. — Это типичная советская политэкономия. Предприятия работали и накапливали. Возникает вопрос: куда сегодня делись эти фонды? Кто-то где-то накапливает, но где и что — никто (из простых сотрудников) не знает. Второй момент, который хочу отметить. Страну сейчас в целом загнали, мы приговорены к нищете, когда зарплату (металлурга) в 45 тысяч люди воспринимают как прорыв. Но это не прорыв, а нищета, к которой за 30 лет уже все привыкли. Построен периферийный капитализм (форма, распространенная в странах третьего мира. — Прим. ред.). Страны с такой формой капитализма — объект эксплуатации всех более-менее развитых держав мира. Эксплуатация через занижения цен, обилие импорта, когда мы кормим чужих производителей. Этот капитализм не дает никакого будущего, молодежь, наблюдая такую ситуацию, не идет работать на производство, не считая себя достойной такой работы. С другой стороны — а где тогда работать? То есть мы попали в ловушку, нам предназначено быть эксплуатированными, нищать независимо от псевдостатистики. Этот единичный, казалось бы, случай — отражение той ситуации, в которую мы сами себя загнали, разрушив Советский Союз.

По словам нашего эксперта, даже во внешне успешной металлургической отрасли не так уж всё благополучно.

— Если взять вопросы с кадрами, то там — просто катастрофа. До этого мы жировали на советском наследии кадров. Надо выходить из тупика, возвращать времена, когда мы сами производили всё основное, понимали, что вкладывать надо во всё: и в подготовку кадров, и в условия труда. Нельзя это происшествие рассматривать лишь как единичный случай. Да, бывают ЧП, это неизбежно, вопрос в другом, если посмотреть на все параметры системно: модернизацию предприятий, уровень зарплат, условия труда, стоимость ЖКХ, налоги — то в какой-то момент где-нибудь обязательно прорвет. В этом случае прорвало вот так вот (испортило жизнь конкретному человеку).

Юрий Крупнов также сравнил статистику несчастных случаев на производстве в советские времена, за рубежом и в современной России.

— Если посмотреть статистику в СССР и современную зарубежную, аварии — в два-три раза реже, чем у нас сейчас. Конечно, аварии, несчастные случаи происходят во всём мире. Та же угольная отрасль — очень аварийная. Но у нас это происходит чаще, компенсируется значительно меньше. В США при последней крупной аварии компенсации семьям американских шахтеров были в несколько раз больше, чем нашим при последней трагедии на «Листвяжной». (Одна из последних крупных аварий произошла в 2010 году в Западной Вирджинии, погибли 29 шахтеров, компания выплатила по 1,5 миллиона долларов каждой пострадавшей семье; авария на шахте «Листвяжной» случилась в ноябре 2021 года, погибли 52 человека, родственникам погибших выплатили по 2 миллиона рублей компенсации за погибшего и еще по 1 миллиону каждому члену семьи. — Прим. ред.). То есть по всем параметрам мы находимся в самом низу. И этот случай в системе — это отражение нашего тупика, из которого надо выбираться.

«Контроль будет жестче»

— На разных предприятиях ситуация разная, — считает другой наш эксперт, заместитель председателя Федерации независимых профсоюзов России Александр Шершуков. — Есть современные производства, к примеру, Магнитка — Магнитогорский металлургический комбинат, где всё автоматизировано, и я не слышал о каких-либо аналогичных несчастных случаях.

Хотя, по его мнению, проблемы действительно есть.

— Проблема первого уровня, что люди соглашаются на работу, руководствуясь лишь заработной платой, не обращая внимания на то, как организована техника безопасности, охрана труда. Второй момент — это то, как люди защищены на своем рабочем месте, то есть кто контролирует соблюдение всех норм. Часто, кроме работодателя, больше никакого контроля нет. Хотя в качестве этой контролирующей структуры должен быть еще и профсоюз.

Александр Шершуков рассказал, что в скором времени ожидается принятие поправок в законы об охране труда.

— По следам трагедии на шахте «Листвяжная» Владимир Путин провел совещание. И 3 января подписал большое количество поручений по итогам этого совещания. Часть этих поручений относится к угольной отрасли. Часть — к более широкому кругу вопросов, которые касаются охраны труда. Предусмотрены поправки в законодательство, их предлагается разработать и принять. Эти поправки — о том, что нужно ужесточить ответственность работодателя за несоблюдение норм охраны труда и предоставить дополнительные полномочия трудовой инспекции и профсоюзам по контролю за этим. Сейчас действительно на относительно небольших предприятиях работодатель может держать профсоюз на отшибе, препятствовать их контролю. Проблема есть. Будем смотреть, как это поручение будет выполняться.