«Работала уборщицей, грузила ящики». Как модель, выросшая в интернате, покорила мировые подиумы в 40 лет

Сейчас 45-летняя Надежда Lertulo (Зеленова) — востребованная модель и актриса: она штурмует мировые подиумы и снимается в глянце, а сериал с ее участием крутят по федеральному ТВ. Но еще семь лет назад ее основной работой была стройка: наравне с коллегами-мужчинами она разгружала КАМАЗы и таскала на себе мебель.

С нами она связалась из Франции. В модные дома на кастинги Надежда ходит с 10-килограммовым рюкзаком, в котором «на всякий случай» лежат гаечный ключ, молоток и отвертки. Читайте, как она прошла путь от девочки из московского интерната до модели, разрывающей шаблоны, — в интервью MSK1.RU.

— У вас много съемок: для крупных брендов и в кино. Но всё никак не бросаете ремонты?

— Я сейчас по Парижу бегаю: то замки вскрываю, то унитаз починю. Ну, в общем, мелким ремонтом занимаюсь. Чем могу, тем и занимаюсь, чердаки вскрываю, стены крашу. Для меня это нормально. Это мой стиль жизни уже как 23 года.

Сейчас вот с ребятами из Пекина буду работать в фильме — играть в коротком метре такую сложную вещь, как абьюз (насилие над человеком, чаще моральное. — Прим. ред.). В кино нет возможности день в день уложиться в график. Это подвижный механизм.

Но когда я не в кино, запросто могу пойти и покрасить что-нибудь, починить. У меня это хаотично. Любая работа имеет значение. Деньги не пахнут, если это не туалеты. А в Париже очень дорого жить. Даже самим парижанам. Поэтому я двигаюсь согласно потоку.

— Кажется, модельный мир довольно снобистский, а вы не стесняетесь грязной работы. Как у вас получается?

— Дело в отсутствии избалованности. Когда тебе не уделяли внимания, никто не говорил, что ты красивая, ты не можешь думать о себе: «Я — звезда». Я понимаю, что сегодня ты кто-то, а завтра никто. Для меня статус не имеет значения: миллионер ты или ходишь в джинсах за 20 евро.

Я знакома с очень известными актерами, это достаточно приятные люди. В общении они совершенно не «звезданутые». Так и надо. Не надо задирать нос. И в модельном бизнесе настоящие профессионалы — это спокойные люди, не задирающие нос.

— Вас быстро приняли в модной тусовке? Или приходилось свое место отстаивать?

— Я никогда ничего не доказывала. Все, кого я встречала, говорили: «Ой, какая ты классная». Видимо, знаете, харизма или очарование, что-то в этом роде.

С конкуренцией или стереотипами я тоже не сталкивалась. Наверное, чем больше бренд, тем больше этого. В самых топовых мировых — действительно огромная конкуренция, там слегка искусственные люди, они действительно одного роста, одного веса и так далее. Но для них я не подхожу.

— А какие бренды выбирают вас?

— Я работала с Vetements (всемирно известный бренд дизайнерской одежды. — Прим. ред.). Это был момент, когда я вообще не знала, что такое подиумная походка. Гурам Гвасалия (один из соучредителей Vetements и модельер. — Прим. ред.) — очень приятный человек. Впервые по подиуму я пошла благодаря ему. За день до показа Гурам встает и просто идет под живой диджей-сет, а я повторяю, что делает он. Вот так.

Еще была съемка для бренда белья My Dear Petra. Как оказалось, я прекрасно смотрюсь в нижнем белье. Мой личный девиз теперь: «Красота может быть сильной». Я и сильная, и, как оказалось, кому-то кажусь красивой.

Бренды, которые выражают желание со мной работать, они — про нетипичную красоту. Вообще, что такое красота? Это размытое понятие. Сейчас модели — не просто вешалки, простите меня, а люди с историей. Когда история выражена в теле, в лице. Когда характер есть.

— Как прошла ваша первая съемка в белье? Какие эмоции вы испытывали?

— Триумф, раскрепощение и было очень весело. Мы с фотографом смеялись всю дорогу. Меня это раскрепостило. Я это сделала легко и непринужденно.

— Не было переживаний или рефлексии по поводу своего тела?

— Слушайте, если кому-то не нравится, то это их личные проблемы. Но, честно сказать, я уважаю свое тело. Я не боялась раздеваться.

В 23 года весила 82 килограмма. Сейчас я вешу 54. Представляете, как я себя перепрошила? Почему я должна стесняться своего тела? Моя красота — сильная. И в нижнем белье я смотрюсь обалденно.

Плюс во время работы строителем я постоянно на скорость переодеваюсь среди мужчин. Когда срочно нужно получить товар, я не побегу в грязной строительной одежде. Я переоденусь быстро в цивильное и спущусь за материалами. Это я научилась делать, не рефлексируя и не стесняясь.

— У вас очень мощная физическая форма. Ходите в спортзал?

— Мне физических нагрузок на ремонтах хватает. Там они огромные. Стройки — это мой прекрасный, грязный, пыльный спортзал. Я могу запросто порубить дрова, замесить бетон. Могу взять лопату и разгрузить КАМАЗ песка.

Помашите лопатой три часа! Вам никакой пилатес, никакой фитнес не будет нужен. В конце концов, не у всех есть деньги на спортзал. Надо просто использовать свое тело. Я не ною, не рефлексирую, не жалуюсь. Просто беру и делаю.

— Бывали случаи, когда вам пригождались строительные навыки во время съемок?

— Недавно в одиночку по Парижу таскала диван. Надо было подруге-режиссеру помочь, а дорога составляла 9 минут. Мне несложно.

Была еще ситуация на съемках фильма про Вторую мировую войну «Призрачно-белый» (18+). Я сижу в шерстяном тулупе, ботинки мне малы. И вот вижу, как два мужика пытаются прикрыть шторочку, их режиссер попросила. Без этого не можем начать снимать.

Я говорю: «Слушай, мне жарко, дай я быстро сама это сделаю». На что мне режиссер кричит: «Надя, сиди, ты в гриме! Забудь, что ты строитель, ты сейчас актриса!» Это было очень забавно.

Я в этом плане всегда на чеку. Посмотрите, что у меня с собой в рюкзаке. Вы удивитесь, я так бегаю по Парижу (достает молоток и другие инструменты из рюкзака. — Прим. ред.). А вот мой любимый гаджет — это компакт вариант. Здесь плоскогубцы, клещи, ключи, отвертки. Вдруг что понадобится. Я могу и с 10-килограммовым рюкзаком бегать. Для меня это легко.

— В сериале на «Пятнице» вы сыграли заключенную. Не было ассоциаций с детдомом, в котором вы выросли?

— 95 процентов интернатовцев не добивается успеха. Они не верят в себя. Эта система их убивает. Это люди-овощи, понимаете? Но мне пришлось.

А когда ты существуешь в системе, ты теряешь способности, не можешь добиться успеха, поменять себя. Оказалось, например, что я очень классная актриса. Кто бы мог подумать? Я ведь не профессионал.

— В интернате вы попали в психбольницу. Оттуда почти нет шансов на обратную дорогу. Как вы выбрались?

— К сожалению, есть такая практика, что если ребенок гиперактивный или не подчиняется системе, его просто отправляют в дурку. В первом интернате я попала туда по врачебной ошибке. Мне было тогда 10 лет. Во втором интернате меня воспитательница отправила. Просто она имела право выписать на меня «путевку». Мне уже было 15. Я всё время повторяла про себя: «Я не здесь, я не с вами. Я сильнее».

Так вышло, что у меня аллергия на лекарства. Я даже простые не могу пить. Так мне удалось избежать приема медикаментов. Из второй дурки я вышла своими ногами, открыв дверь. Я с детства умею работать с закрытыми дверьми. Я сбежала. Но не сломаться, всё это пережить, это очень сложно.

Я сожалею о тех, кому это не удалось. Поломанных судеб там очень много. Врачи часто неправильно диагностируют ситуацию с ребенком. Знаете, когда не лечат, а калечат. Сложно разобрать, кто невинно пострадавший, а кому действительно необходимо лечение. Всех валят в одну кучу.

Те, кто работают с интернатовскими детьми, перестают быть чувствительными. Им всё равно. У них 20 человек, они не следят, сухие ли ноги у ребенка, одет ли он, помыт ли он. Воспитатель, работающий в интернате, всегда вернется к себе домой. А интернатский ребенок там останется. Вот в чём разница.

Там сложно не сломаться, но можно. Нужны стержень и внутреннее упрямство. Я многого добиваюсь упрямством. Заканчиваю свои ремонты упрямством. В кино играю, потому что мне «упрямо» хочется сыграть роль.

— Была в тот период у вас хоть какая-то опора? Друзья, наставник?

— Музыка. Моя любимая музыка. Кто-то скажет, что это не самый стильный стимул для того, чтобы не сбухаться, не сколоться, измениться. Но когда я слушаю музыку, для меня перестает существовать всё плохое. Тогда я слышала отрывки по радио и телевизору. Это было для меня чем-то невероятным, даром небес.

Тогда же я полюбила читать журналы и книги. Сбегала в библиотеку. Меня могли часами искать, я могла спрятаться за книжными полками и читать журналы. А когда мне было 14 лет, я научилась делать черно-белые фотографии.

Я находила способ занять себя, выключиться из мира, который меня окружает. Всегда найдется альтернатива.

— Что было после интерната?

— У меня не было образования, зато был штамп об интернате. Когда я приходила устраиваться, его видели, говорили: «Мы вам перезвоним». Мне никто никогда не перезванивал.

Я работала уборщицей. Убиралась в пивнушке. Я бегала грузила ящики. Бралась за любую работу. Первые 5−6 лет я не могла найти нормальную работу. Мне пришлось учиться жить без денег. Я не могла даже оплачивать ЖКУ за комнату, которую мне дали в коммунальной квартире. У меня не было отдельного жилья.

А потом поняла, что я могу больше. Занялась строительством, стала в этом профессионалом. Самая большая проблема интернатских детей, что им убивают веру в себя. Здесь главное — не опускать руки.

— Заведения, в которых вы выросли, еще работают?

— Да, это два интерната. Они оба функционируют, но я не посещаю такие заведения. Потому что если ты продолжаешь вариться в этом, тебя затягивает. Вот знаете, как люди, отсидевшие в тюрьме, им хочется вернуться в тюрьму, они другого «комьюнити» уже не помнят. А я исключила это из своей жизни.

Я не общалась ни с кем из своих одноклассников или друзей детства, кроме одной подруги, которая была удочерена на Сицилии. Она сейчас мама троих детей и она меня очень любит. Я прекрасно знаю ее мужа, я посещала ее дом. Она волнуется всегда за меня.

— Как вы относитесь к «закону Димы Яковлева»?

— Я вам скажу, что на той же Сицилии нет сирот, там не бросают своих детей. Приемные родители моей подружки, они бездетные, взяли ребенка из интерната. В моем детстве несколько человек уехали таким способом в Испанию, Италию. И пара человек в США.

И знаете, они легче живут, чем я. Им не надо так мучиться, чтобы заработать. В России есть огромная проблема: без родителей очень много детей и никто с этим не работает. А плохой родитель везде найдется.

— Когда вы в рабочих разъездах, как сейчас, скучаете по дому?

— Я скучаю по своим собакам: одна — борзая, второй — китайский хохлатый. Они совершенно разные, но очень дружные.

Я беру травмированных животных, с поломанной психикой и стараюсь помочь, перепрошить, как и саму себя. Китайский хохлатый песик был взят из клетки. Его взаперти держали полтора года заводчики, я их называю «разводчики». Он первые полгода у меня не мог понять, что такое жить на свободе.

Стараюсь помочь тем, кому действительно нужна моральная помощь. Всегда проще собаку купить, но есть много породистых животных, которым нужна помощь, и их отдают совершенно бесплатно.

Конечно, это большой труд морального свойства. Но гораздо приятнее сделать кого-то счастливым, нежели просто взять уже счастливое животное. Я их очень люблю и скучаю. Они сейчас с моими друзьями, ветеринаром. Всё как положено.

— Есть у вас дома в Москве любимые места?

— Для собак нужны парки. И я очень люблю в районе Фрунзенской набережной с ними передвигаться. Потому что борзые требуют простора. А сама я люблю залезть куда-нибудь, куда нельзя: чердаки, подвалы. Просто посмотреть, что там и как.

И конечно, метро. Это ведь как музей. У меня есть любимое занятие: включить музыку и лавировать с тяжелым инструментом в рюкзаке между людьми, так чтобы никого не задеть. Знаете, как рыбка такая маленькая.

— Вы планируете переезжать за границу?

— Я скорее буду как бабочка порхать между странами. Для меня уже давно не существует границ. Нам их создают: все эти шлагбаумы, паспорта, визы. Но для меня мир — круглая Земля, я везде найду себе место, жизнь, работу и друзей.

Даже в ковид работала как сумасшедшая: у меня были пропуск и хорошая репутация. Так что все, кому нужны были строители и ремонтники, писали мне. Вся моя жизнь — движение.

После моего детства, когда тебя закрывают. Закрывают твои умения, когда тебе «нельзя-нельзя-нельзя-нельзя», ты начинаешь любить свободу передвижения.

До этого мы рассказывали историю пенсионера из Москвы, который начал модельную карьеру в 66 лет и выступил на подиуме столичной недели моды.